ПУСТЬ ЛУЧШЕ ВАМ НАПИШЕТ КТО-НИБУДЬ ДРУГОЙ,
А МЫ ПРИВЫКЛИ — ЛЕВОЙ ЗАДНЕЮ НОГОЙ

     Сидел у себя в кабинете, тут впёрся какой-то лохматый дед с развесистой карломарксовской бородой и взялся увлечённо мне что-то доказывать. А т.к. звуки в этой кудлатой бороде путались и искажались, и большую часть из того, что он плёл, разобрать было невозможно, то я, чтоб скорей от него отвязаться, со всем его бубнением соглашался. В итоге он заявил, что со мной спорить — только время терять, т.к. я, по его словам, «занял соглашательскую позицию», и ушёл.

     Ну это так — к слову, а рассказать я хотел про другое.

     Еду прижатый к окну на задней площадке в и без того переполненном трамвае, а на остановке ещё ввалила шумно галдящая толпа с большими сумками и буквально расплющила меня на стекле.

     Поехали, через квартал трамвай останавливается, и водитель объявляет остановку: «Карла Маркса!».
     Главарь толпы, в суматохе не расслышав или не разобрав, переспрашивает у меня:
     — Что он сказал? Поломался?

     Я хоть и разобрал, но, как верно подметил вышеупомянутый дед, опять привычно «занял соглашательскую позицию» и утвердительно кивнул. После чего этот самый главарь расшумелся на своих, чтоб быстрей выходили, т.к. трамвай «поломался», и толпа сумочников, точно так же галдя и подгоняя друг друга, вывалила наружу. А следом за ними из трамвая послушно вышли и остальные граждане.
     И поехал я дальше в полном одиночестве.

       Хоть мне давали повышенную стипендию, но она всё время  непонятно на что растрынькивалась, а на жратву денег вечно не хватало. Тогда я поступил так — сделал список сокурсниц, которые проживали не в общежитии, а дома, и объявил им, чтоб по составленному по дням графику приносили мне на занятия бутерброды. Здраво рассудив, что на пару бутербродов в неделю они не обеднеют, зато мне не дадут до конца учебного года откинуть копыты.

       Началось всё как и было задумано, но к концу первой же недели количество бутербродов стало расти в геометрической прогрессии. Я сначала роптал, чтоб так много не пёрли и тем более с нарушениями графика, но потом смирился, и всё, что не влезало в меня, выедали сами барышни.

       А потом между делом выяснилось, что, оказывается, мамаши моих сокурсниц буквально молятся на меня. Т.к. раньше они переживали за своих чад, что те целый день на занятиях сидят голодом, и умоляли взять с собой хоть что-нибудь перекусить. Но чады только фыркали — будем, мол, мы срамиться жевать там эти бутерброды. А тут под предлогом укладывания мне передач каждая мамаша старалась напихать побольше, чтоб и собственной красавице досталось. При этом на все корки нахваливая меня, что «хоть один умный у вас на курсе нашёлся».      

      Каждый раз у всех найдётся история про то, как позвонили да не туда попали. Жена тоже рассказала одну.

      Позвонили к ним в музей, объяснили, что они из дома малютки, обрисовали проблему — скоро холода, а в магазинах нет тёплых детских варежек, и поинтересовались:
      — Не смогли бы вы их связать для наших деток?
      А т.к. в музее коллектив был женский, и при этом все поголовно вязали, более того — жене приходилось гонять их, чтоб на работе не плели спицами, а занимались чем-нибудь полезным, то она ответила утвердительно. Но сказала, что на всякий случай сходит и спросит.
      Собрала коллектив, обрисовала ситуацию. Все, разумеется, отнеслись с пониманием — детки-сиротки, в казённом доме, обделённые родительской лаской, да ещё и замерзают, спасти их — святое дело.
      После общего одобрения жена, как и обещала, позвонила по указанному номеру и доложила:
      — Свяжем, несите пряжу.
      Но те заявили:
      — Да нет, мы хотим, чтоб вы из своей.
      Ну из своей, так из своей — все музейские работницы согласились, что не обеднеют из-за пары детских рукавичек. Только самые борзые поинтересовались:
      — А на работе можно?
      И получив добро, всем коллективом дружно уселись вязать.

      — А как, — спрашиваю, — узнали, что это к вам ошиблись номером?
      — Да они через пару дней снова позвонили и спросили: «Это текстильная фабрика „Силуэт“? Вот тут и выяснилось недоразумение.
      — А варежки, — спрашиваю, — куда потом дели?
      — Никуда. Не успели связать.

       Вчера наблюдал, как в доме через дорогу бабулька с шумом пыталась выпроводить со своего двора двоих хлопцев. Про эту бабульку уже наслушался, что она тут самая скандальная в округе, тем не менее по своей извечной глупой привычке не проходить мимо, а встревать и вставать на защиту обиженных, пошёл поинтересовался — в чём дело.
       Оказывается, в последнее время здесь алкаши и наркоманы повадились в день пенсии караулить у почты пенсионеров, а по дороге отбирать у них деньги. Под эту лавочку попала и бабулька. Правда, кроме скандальности она оказалась с бойцовским характером и смогла отмахаться от них сумкой.
       А на следующий день эти алкаш с наркоманом заявились к ней домой и стали требовать пять тысяч на лечение. Т.к. трёхлитровой стеклянной банкой, которая была в сумке, бабулька одному из них сломала челюсть. Бабулькина банка с огурцами при этом тоже пострадала.
       Вот из-за этого и был сыр-бор во дворе. А я так и ушёл, не внеся в этом споре ясность, кто из них более потерпевшая сторона.

       В глазах людей все небритые и лохматые — на одну болванку. Про то, как меня постоянно с кем-то путают, рассказывал, расскажу ещё.
       После зимней сессии приехал на каникулы к жене. И в это же время её подруга-одноклассница Наталья приехала из Новосибирска, да не одна, а с приобретением — мужем Колей. По такому поводу они решили встретиться, попёрли на знакомство и меня (я в ту пору ещё не был знатным домоседом).
       За столом подали сухое вино, но муж Коля высказал мнение, что знакомство будет не столь полноценным, если не взять чего-нибудь покрепче.
       А в ту пору, точно не помню, то ли после десяти в магазинах не продавали, то ли по какой другой причине, но дело это выглядело проблематичным. Но только не для меня, прошедшего по этой части спецподготовку в столичных тусовках. Поэтому я тут же взял бразды правления, выяснил — где здесь ближайший ресторан, и мы с Колей отправлись.
       По дороге проинструктировал, как будем действовать, а именно: на вынос в ресторане запрещено, поэтому раздеваемся, садимся за столик, заказываем, расплачиваемся, затыкаем горлышко пробкой и уходим.
       В раздевалке смутило то, что все вешалки пустые. Но гардеробщица успокоила, что заведение работает, и это ободрило — если никого нет, то проще будет провернуть дело.
       Поднялись на второй этаж — там в небольшом фойе перед входом толпятся люди. Причём один тут же кинулся ко мне и радостно стал выяснять — как у меня дела, «там» ли я ещё работаю и т.п. При этом не преминул представить меня своим друзьям, пояснив, что я «крутил баранку» у них на автобазе. Я особо не стал придавать этому значения, т.к. ситуация не нова, Коля же сильно удивился — когда я, впервые попав в этот город и пробыв в нём пару дней, успел где-то покрутить баранку. Пришлось объяснить — ты же видел, как человек обрадовался встрече, неудобно было его перед сотоварищами дураком выставлять. Поэтому со всем соглашался.
       Разбрехавшись с новым знакомцем, протиснулись в зал. Там против ожидания не только не оказалось свободных мест, а чуть ли не на головах друг у друга за каждым столиком сидят. При этом по причине холодрыги в заведении все завсегдатаи укутаны в валенки и шапки, лишь мы с Колей, как два профана, нарисовались в рубашонках налегке.
Тем не менее словили бегающую туда-сюда официантку и объяснили суть дела. Та велела подождать у дверей — сейчас, грит, вынесу.
       Встали, ждём, через несколько минут видим — набегавшись между столами, несёт и нам. Но тут, когда, можно сказать, то, зачем шли, уже готово было оказаться в наших руках, не ко времени с улицы вваливает отряд милиции. Официантка на полушаге замешкалась. А дальше происходит непоправимое — один, чёрт бы его передрал, из ментов на глазах официантки с какого-то панталыку радостно со мной здоровается, да ещё и за руку. Похоронив, можно сказать, своей выходкой всё наше безупречно продуманное предприятие. Т.к. официантка после этого начинает обегать нас стороной, а когда её припираем, заявляет, что в их заведении на вынос ни в коем разе не положено. Никаких объяснений о случайном недоразумении слушать не хочет. Поймали другую, та было соглашается, но после того, как ей первая пошептала на ухо, тоже уходит в отказ. Но и мы не сдаёмся, пробиваемся прямиком на кухню, но там тоже не лыком шиты — дружно стоят на том, что у них с этим делом строго.
       Честя на чём свет ментов, ни с чем спускаемся назад в гардероб. Бабулька, возвращая с вешалки вещи, участливо интересуется — что так мало посидели? А выслушав про нашу беду, недоумевает:
       — Зачем же вы наверх-то ходили? Там дорого, а у меня — в два раза дешевле!
       И достаёт из-под гардеробной стойки то, из-за чего мы вытерпели все эти мытарства. Да ещё вдогонку и советом снабжает:
       — В следующий раз — сразу ко мне. И раздеваться не надо.
       С тем и ушли — в приподнятом настроении, не забыв попутно добрым словом помянуть и ментов, из-за вмешательства которых в итоге вышла такая крутая экономия.

       У нас по дороге в учебный корпус был парк, а в нём летнее кафе. Поэтому на занятия мы попадали только когда оно к ноябрю закрывалось. А в остальное время редко кому удавалось проскочить мимо этого заведения.
       И вот в первых числах ноября пытаюсь прорваться на уроки, а навстречу Скоробогатов со второго курса.
       — Куда, — спрашивает, — намылился?
       Оправдывания, что уже два месяца не появлялся на лекциях Мищенко, разбиваются об железный аргумент:
       — Не смеши. Два месяца он не появлялся, а ещё один день будто какую-то погоду сделает.
       И возразить нечем. Ладно, думаю, последний раз, а завтра уж точно никакие силы меня не свернут.
       На следующий день на крылечке Соколов с третьего курса. Ему гну ту же линию — наша декан Мищенко лекцию читает, поэтому обязательно надо быть.
       В итоге через дорогу в Кооператоре затарились пивом, и в связи с закрытием вышеупомянутого кафе встал вопрос — куда податься. Соколов нашёл выход:
       — Спрячемся на пустыре за учебным корпусом.
       Пролезли через дырку в заборе и обосновались под кустиком поближе к стене. Чтоб сверху из окон нас не видно было. А т.к. рядом было утопленное в яму подвальное окно, то эту яму по ходу дела время от времени использовали по нужде. Чтоб лишний раз не болтаться по территории и случайно не засветиться. Таким образом хорошо посидели, а на следующее утро я дал себе жёсткую установку — что больше ничто меня не свернёт с намеченного маршрута.
       Бегу — опять Скоробогатов. Но на сей раз я непреклонен — надо на лекцию к Мищенко.
       — Да что ты, — грит, — заладил одно и то же. А если не Мищенко — можно не ходить?
       Объясняю, что я мищенкин любимец, поэтому не хочу портить имидж.
       — С каких, — спрашивает, — пор ты к ней в любимцы затесался?
       Пришлось рассказать ему предысторию. Как на первом курсе она раздавала задания — подготовить доклады по разным словарям русского языка. А мне, видимо, не надеясь на мои ораторские способности, велела подобрать к чужим докладам примеры из словарей. А т.к. коллектив у нас был в основном женский (на 50 человек три особи мужского пола), то и примеры я постарался выписать специфические — чтоб доходчивей материал усваивался. Ну там «курица не птица баба не человек», «у бабы волос долог да ум короток» и т.п.
       А Мищенко, чтоб сразу нескольких зайцев убить, собрала все свои курсы до кучи в большом лекционном зале. И там с кафедры чинно-мирно зачитывались доклады. Пока не дошла очередь до меня с моими «бабами». Сначала девицы начали хихикать. Потом перерыв на доклад и снова моя очередь. Я опять свою волынку про «бабу с возу кобыле легче», «бабе дорога от печи до порога», «чем больше бабу бить...» и т.д. Тут уж аудитория не на шутку развеселилась. В третий выход давали произнести только слово «баба», а что там дальше — никого не интересовало. Хохотали до упаду непонятно от чего. Ну а в четвёртый раз мне только и дали шагнуть к кафедре. После чего в зале начался ржач, переходящий в какую-то истерику. Сколько я ни ждал наизготовку с листочками, приготовленных примеров привести так и не удалось. А Мищенко заявила, что никогда в её практике таких докладов ещё не читали, вот с тех пор и стал у неё любимцем.
       Ага, что-то немного увлёкся и отвлёкся от основной мысли. Так вот — из-за этого объяснения Скоробогатову в итоге опоздал на урок. Захожу, все сидят, а Мищенко интересуется — почему прошлое занятие пропустил. Со скорбным видом отвечаю:
       — Болел.
       Наши девицы грохнули со смеху, а Мищенко с улыбочкой интересуется дальше — что за болезнь?
       Начал было плести про температуру и проч., но девицы заглушали своим смехом, так что Мищенко махнула рукой — ладно, садись.
       Проштопал на своё место и недовольным голосом интересуюсь у соседки по парте — чего за ржач устроили.
       — На перемене, — грит, — расскажу.
       А на перемене обступили меня и начали. Оказывается, на прошлом занятии они сидели в аудитории, которая у нас внизу на цокольном этаже. Так вот, во время лекции Мищенко глянула в окно и говорит:
       — А вон и Митрофанов с Соколовым сидят.
       От этих слов мне сразу как-то поплохело — нет, думаю, только не это! Но дальше выяснилось, что и ЭТО тоже. Сокурсницы прям наперебой стали делиться впечатлениями, что самым забавным для них было, как мы с Соколовым, встав перед окном, прежде чем приступить, внимательно и деловито озирались по сторонам — чтоб нас никто за этим делом не засёк.
       А Мищенку я в итоге подвёл. Она предложила мне тему дипломной работы, пообещав защиту на отлично. Я же подлюжным образом взял у Зуевой. Та, правда, тоже первым делом заверила, что отличная оценка мне будет гарантирована. В итоге так и вышло.
       ____________________
      Мы с Соколовым:

       Многие не верят в статистику. Не знаю, на чём основывается их неверие, но т.к. самому доводилось проводить статистический опрос, то расскажу на своём примере.
       Явился с работы домой, звонят по межгороду — проводят статистический опрос по всей стране, а от меня требуется опросить 200 человек в своём городе. И завтра к обеду чтоб был готов результат. На моё недоумение, как они себе это представляют, если уже ночь на дворе, на другом конце провода долго не рассусоливают, а озвучивают сумму гонорара, в полтора раза превышающую мою месячную зарплату. Которая тут же снимает все возражения и сомнения. И даже напротив — убеждает, что кровь из носу, а надо!
       Записал под диктовку (электронной почты в 91 году прошлого века ещё не было) пятнадцать вопросов, на которые надо получить два ответа — «да» или «нет». Вроде всё просто, смущало лишь одно — все вопросы сводились к выяснению политических настроений населения.
       Перспектива шляться в потёмках по улицам и с листочком бумаги приставать к припозднившимся прохожим нисколько не радовала, поэтому придумал работать, как сейчас принято говорить, на удалёнке. Открыл телефонный справочник (были раньше такие) и по алфавиту принялся псевдободрым и псевдодикторским голосом обзванивать абонентов. Мол, республиканское информационное агентство, проводим массовый анонимный опрос и т.д. Правда, до «и т.д.» не доходило, т.к. в лучшем случае тут же бросали трубку, а в худшем — предвалительно обложив матом. Оно и объяснимо — пришли с работы голодные, как черти, только за ложку, а тут им под руку с пятнадцатью вопросами.
       Но обещанный гонорар принудил пуститься на новые ухищрения. Нарыв в том же справочнике телефоны гостиниц (а в гостиницах телефоны были в каждом номере), пришел к мысли воспользоваться ими. Здраво рассудив, что 1) народ там залётный и не убоится откровенничать о своих политических убеждениях, 2) всё равно им делать нечего, да ещё, как правило, командировочные вечерами под шафе и по этой причине обычно тянет поговорить.
       Метод сработал, но дело это оказалось канительным. Т.к. контингент в нумерах по вышеуказанным причинам был действительно чрезмерно разговорчивым и вместо ответов «да» и «нет» пришлось выслушивать бескончные истории со времён Адама и Евы до наших дней, перемежающиеся случаями из жизни, анекдотами в тему и пространными размышлениями обо всём на свете.
       К полуночи подытожил — за три часа всего 14 респондентов. Прикинул, сколько времени понадобится на оставшихся 186 и приуныл. Но опускать руки не стал. От фонаря присочинил ещё шесть и помножил всё на 20. Дело осталось за немногим — полученный результат рассортировать по социальным группам. А т.к. хотелось спать, то процесс пошёл ещё бодрее — написал столько-то рабочих, столько-то учащихся и учителей с врачами, добавил несколько работников культуры и прилавка, для хохмы вписал двух милиционеров. Полюбовался — картина получилась приличная и всеохватывающая, комар носу не подточит. И гонорар отработан с лихвой, и за свою работу не стыдно. А на следующий день дождался звонка и отрапортовал всё, как оно есть.
       Вывод из рассказанного, думаю, предельно ясен — если мне что-то поручить, то не подведу.

       Сам-то я никогда не был любителем водки. Уж что ни вытворял, чтоб обмануть себя — и разбавлял её всякими вкусностями, и пытался намесить в коктейли, и разные ягоды в ней квасил. Но, как в известной бразильской народной мудрости «что ни делай с растворимым кофе — один чёрт у него останется вкус растворимого кофе», так и у меня — гадкий привкус водки портил всё. Поэтому и отношение к ней сложилось соответственное.
       Центральный же мой друг — напротив, был закоренелым почитателем этого пойла. И периодически пытался искоренить мои  предубеждения. И вот — из очередного вояжа в Москву жена привозит от него традиционный подарок. На сей раз круглая бутылка без этикетки с синенькими буковками по стеклу, по виду смахивающая на самый дешёвый флакон советского тройного одеколона. Открыл, понюхал — что и требовалось доказать. Ну, думаю, не пропадать же — сховал её с глаз долой, и решили использовать хотя бы в технических целях. Семейство — для примочек-компрессов, а я — для протирания клавиатуры и прочих подобных надобностей.
       Пока не увидел точно такую в магазине — и бутылку, и синюю приписку на ней «VODKA ABSOLUT». Особенно цена впечатлила. Поэтому по приходу домой сразу, хоть и с остатками на дне, но выставил её всем на загляденье на видное место.
       Через некоторое время жена снова засобиралась в Москву — и значит надо что-то другу в ответ передать. А у нас как нельзя кстати на винно-водочном заводе запустили рекламу, что, дескать, приступают к выпуску крутейшей в мире водки. Как водится — по уникальным рецептам, с вековыми традициями, из чистейшей воды, с пикантными оттенками и т.д. Да ещё в навороченных дизайнерских бутылях. Вот, думаю, — как раз то, что надо. И сам не ударю в грязь, и другу хоть раз в жизни потрафлю.
       Встретил приятеля, который был знатным менеджером на этом заводе, и сразу с просьбой — не мог ли бы он подкинуть мне этой чудо-водочки. На что тот отвечает:
       — А наша Наталья в понедельник пойдёт к вам с рекламой, ты звякни ей, она тебе пустых бутылок принесёт сколько надо. Нальёшь в них, запечатаешь — да и все дела.
       — Ты, — объясняю ему, — не понял. Я же не для кого попало, а в подарок лучшему другу.
       — Да какая, — говорит, — разница. У нас всё равно во все бутылки из одной бочки наливается.
       И тут же, спохватившись, что сболтнул лишнее, добавил:
       — Только я тебе ничего не говорил!
       Пришлось успокоить, что да, не говорил, но тем не менее поблагодарил за познавательную информацию. И с тех пор, когда разглядываю разнообразные упаковки, одну краше другой этикетки и особенно — сильно разнящиеся цены, почему-то непроизвольно в голову лезет крамольная мысль — всё из одной бочки?

       Народ у нас в конторе делился на творческих (редакторы, обозреватели, корреспонденты) и технических (корректоры, шофёры, бухгалтеры, курьеры, наборщицы, уборщицы и прочая шушера). Я относился ко вторым.
       У меня в ту пору было обыкновение заходить в соседний кабинет к Корзенникову и рассказывать ему всякую чухню. Я в юношестве смешливый был — где-нить что-нить увижу, зайду и расскажу. На что у него всегда был один ответ:
       — Напиши!
       И хоть для меня всякого рода писанина была влом, но тот тоже приставучий, поэтому вкратце, стараясь избавляться от лишних словес, приходилось излагать то же самое на листочке бумаги. А т.к. Корзенников был завотделом информации и постоянно брюзжал, что все конторкие собкоры, как Львы Толстые в Ясных Полянах — присылают целыми романами, а информушек из них не выжмешь, то короткие писульки для него были на вес золота. Из-за этого он меня при любом подвернувшемся случае и норовил эксплуатировать.
       В это же время к нам в контору взяли ещё одного работника. Тот напротив — хлебом не корми, дай что-нить написать. Как возьмётся — стопку бумаги изведёт.
       А раньше была такая организация — Союз журналистов СССР. И вот пришло время, когда он созрел вступить в этот союз. Но туда принимали не всех подряд, а, как оговаривалось у них в правилах, «подтвердивших высокий профессионализм своими работами». Для чего нужно было в качестве подтверждения отправить в центральный офис в Москву эти свои работы.
       Не знаю с каких чертей, но наш новый работник привязался ко мне, чтоб я составил ему компанию. Оправдывания, что по штату не числюсь журналистом, что нет никаких стоящих доброго слова работ и поэтому не хочу срамиться, и вообще зачем мне это надо, в расчёт не принимались. Настырности ему было не занимать — сам навырезал из газеты каких-то моих фитюлек, вынудил написать заявление, подписал адреса на объёмистом пакете со своими пространными очерками и на тощеньком с моими фитюльками — и отправил в Москву. Не знаю, для чего он затеял эту канитель. Может — чтоб на контрасте выигрышней смотреться. Других предположений нет.
       Короче, через пару месяцев из Москвы пришла красная корочка — удостоверение члена Союза журналистов СССР. Но почему-то — на моё имя. Чем там руководствовались — тоже покрыто мраком. Или перепутали, или и у них оказался свой замученный львинотолстовскими эпопеями любитель коротких историй «корзенников», но в итоге наш паренёк, подбиший меня на это дело, долго потом на меня непонятно за что дулся.
       А корочка так и не пригодилась. Корзенников уехал, а новый начальник облегчил мне жизнь (за что ему спасибо), запретив писать в газете. Популярно объяснив, что это не «Мурзилка», а партийный орган, и в нём надо не байки сказывать, а изъясняться партийным штилем. Немного погодя развалился и Советский Союз, а Союз журналистов тоже переименовали и всем выдали другие корочки. Я же свою не стал менять — валяется до сих пор. На память.
  _____________________________
Вот она родимая с тогдашней детячьей рожицей на фотокарточке: