Сидим, Едаменко от нечего делать перелистывает попавшийся под руку женский журнал.
— Во, говорит, в «Крестьянке» сделали рубрику для ментов. Называется «Для тех, кто вяжет».
________________________
Едаменко лыко вяжет:
Сидим у Агеева на даче, прибегает из-за забора мальчонка:
— Нонна Ивановна, дайте швейную машинку!
Мать Агеева выдаёт машинку и попутно интересуется — для какой надобности.
— Бабушка деду на работу хочет сшить наволочку!
Что за работа у деда — выяснить не успели.
______________________________
Агеев угощает дарами природы:
Сидим бездельничаем, Туркаев уставился в книгу. Чего-то там высмотрел и спрашивает:
— Что такое «деверь»?
Никто не успел раскинуть мозгами, как Миша Сорокоумов выскочил со своей подсказкой:
— Это, — говорит, — «леший»!
Все слегка вошли в ступор, потом начали спорить. В результате, перебрав все родственные связи, пришли к заключению, что это кто-то кому-то седьмая вода на киселе. Туркаев, выслушав, подытожил:
— Ну это куда ни шло. А то по тексту ерунда получалась: «За столом выпивали отец со своим двоюродным братом, а потом к ним подсел и леший».
___________________________
Туркаев (на переднем плане):
Еду без билета прижатый к передней двери переполненного автобуса. Перед носом возвышается пьяный верзила и от безделья ко всем цепляется. Дошла очередь и до меня. Сначала, как все, потерпел, но, видно, достало, поэтому какой-то чёрт подтолкнул меня на крайнюю меру. Чтоб как-то его урезонить, грозно спрашиваю с него проездной билет.
Водитель, видя такое дело, тут же лупит по тормозам и объявляет — всем в переднюю дверь, на линии контроль! В автобусе и без того провернуться нельзя, а тут вообще начинается кутерьма и неразбериха. Кто стоял у дверей — ломанулись назад пробивать талоны, захлопали компостеры, сзади как всегда вопли «заднюю открой!», каждый пробившийся на выход со злом суёт мне в нос прокомпостированный талон. А т.к. мне ехать дальше, то сначала терпеливо всё это сношу, но на следующей остановке сглупу сознаюсь — хватит, мол, я пошутил.
Тут разъярился пьяница, который, оказывается, из-за этой свистопляски проехал дальше, чем собирался. Извернувшись, выталкиваю его наружу, правда, не совсем удачно, т.к. он вылетает вместе с хлястиком от моей куртки, за который по ходу успел зацепиться.
Выскакиваю спасать хлястик и попадаю прямо в лапы по случайности стоящих на остановке ментов. Начинаются разборки, причём в роли пострадавшего у них почему-то выступает пьяница с хлястиком в руках, а на роль разбойника сразу определяют меня.
В автобусе народ прильнул носами к стеклу — всем интересен бесплатный цирк. Пришлось в сердцах сделать водителю отмашку, мол, проваливай, нефиг стоять, и тот послушно даванул по газам.
Это произвело впечатление на ментов, и мгновенно мы с пьяницей меняемся ролями — теперь уже у меня уважительно спрашивают, будем ли составлять протокол?
Забрал хлястик, пришикнул на присмиревшего пьяницу и на этом разошлись.
***
Тут бы и закончить, но жизнь вносит свои коррективы. Через пару дней рассказав по свежим следам эту историю в компании, не знаю с каких радостей наклюкался сам, и Туркаеву было велено взять надо мной шефство и доставить до пункта назначения. Тот заверил, чтоб не беспокоились — всё будет под контролем. И с честью выполнил возложенную на него миссию. Довёл до остановки, запихал в битком набитый автобус, а внутри обратился с речью:
— Граждане пассажиры, поимейте совесть, уступите место — видите, человек на ногах не держится!
При этом мужик в первом ряду в лохматой шапке начал делать вид, что ничего не слышит, мужик же со второго ряда оказался с понятием — и сам вскочил, и заупрямившуюся свою бабу так рванул за рукав, что у той чуть башка не отлетела.
Сели, я, по словам Туркаева, тут же уснул мордой в окно. Туркаев же сначала произнёс благодарственную речь уступившему место мужику, а потом, поглядев на непожелавшую встать спереди лохматую шапку, в порыве праведного гнева хлопнул по ней.
Шапка развернулась и начала крутые разборки. Тут, опять же по рассказу Туркаева, я встрепенулся, спросонья тоже лупанул прям по шапке и снова залёг в спячку. Народ в автобусе начал шуметь, мол, безобразие, сколько можно, куда милиция смотрит и т.п.
Конец всему безобразию положил опять же я. Т.к. встал во весь рост и заявил, что, всё, дорогие товарищи, достали, сейчас вам тут устрою — никому мало не покажется! И начал рыться по карманам.
Народ, надо полагать, ожидая, что вытащу если не гранату, то пистолет или на худой конец нож, отшатнулся в стороны, и в набитом автобусе возле нас вмиг стало просторно. Туркаев тут же обхватил меня руками и начал уговаривать, мол, успокойся, всё нормально и т.д. Причём от этих успокаиваний народ ещё пуще встревожился, а я, как водится в таких случаях, начал распоясываться дальше больше, приговаривая, что, мол, нет уж, сами напросились, пеняйте теперь на себя, ещё не хотел, но раз не понимают по-хорошему, теперь уж всё — никому ни пощады, ни послабления не будет! И с ещё большим остервенением стал рыться по карманам.
Наконец, найдя клочок какой-то замусоленной бумажки, поднял её над головой и строгим голосом заявил: «А ну приготовили билетики — контроль на линии!». Потом победоносно оглядел вытянутые рожи пассажиров и упал назад в стекло пускать пузыри.
Ну тут, наверное, сам Аркадий Райкин позавидовал бы реакции, которая последовала за этой выходкой. Дальше все ехали в весёлом настроении.
Когда в школе начинал пересказывать какой-либо анекдот, то все сразу смолкали и внимательнейшим образом слушали. Особенно если этот анекдот уже слышали. И особенно — если он матерный. Как потом выяснилось, зная, что я никогда не матерюсь, им интересно было, как выкручусь.
В советской армии на фоне всеобщего кромешного мата никто даже не заметил этого моего отклонения.
На факультете коллектив был в основном женский, и наши барышни тоже без мата обойтись никак не могли. Дотерпев до третьего курса и я наконец созрел, чтоб ввернуть красное словцо. Все вдруг замолчали и уставились на меня. Я покраснел. Начал мямлить, что, мол, я чего, я ничего, вы вон чего и то ничего… Наша центральная красотка и матершинница Наталья Сохранова пояснила:
— Пусть мы материмся, и наши кавалеры кроют при нас напропалую, но зная, что ты при нас не позволяешь себе этого, мы всё-таки рядом с тобой ощущали себя дамами. Так что, пожалуйста, лучше не надо.
Такое признание меня сильно сразило, и я больше не стал. Тем более, что особого труда это не составляло.
________________________________
С наставницей Сохрановой:
Родители Геши Власова на выходные куда-то сваливали, и он заманивал в освободившийся дом под Алма-Атой на вино и шашлыки. К тому же обещал пригласить местных барышень.
Затарились вином, приготовили шашлыки, расставили всё на стол, Геша обзванивал девиц, остальные кто курил, кто томился в ожидании...
Являемся к столу — всё на месте, а шашлыков нету...
После непродолжительного следствия выяснилось, что сметал их оставленный без присмотру Артур Шайбаков. Поднялся сыр-бор, больше всех, разумеется, сокрушался Геша. Я, грит, барышень исключительно шашлыками завлекал, что я, грит, теперь им скажу (и т. д.)
В самый разгар разборок являются барышни, и хоть все были на взводе, но моментом угомонились и расселись вкруг стола. А чтоб как-то скрасить картину, быстро налили и собрались было тяпнуть, но барышни всё обломали. Мол, как так — никто даже тост не сказал.
Нас, не привыкших в этом деле к речам и здравницам, такой поворот слегка ввёл в ступор, но, немного поторговавшись, поручили это дело Туркаеву, аргументируя, что он единственный тут партийный и ему по статусу положено уметь говорить праздничные речи.
Туркаев встал, поднял свой стакан, мы, зная его склонность к многословию, слега приуныли, а он галантно обратился к приглашённым дамам:
— Дорогие девочки! Сегодня мы собрались здесь за этим столом...
и, обведя взглядом бутылки без закуски, внезапно в сердцах закончил:
— … а Шайбаков, мать-перемать, все шашлыки сожрал!
__________________________
Гостеприимный Геша Власов:
Во времена дефицита в магазине даже проявителя не было. Но Соколов заявил, что у него на киностудии друган, поехали, грит, хоть ведро тебе нальёт. Посуды под рукой не оказалось, но Соколов и тут сообразил — возьмём, грит, четыре бутылки винца, опорожним их и будет посуда. Взяли, как и было оговорено, четыре бутылки да ещё две для другана и попёрли на киностудию.
Там чин-чинариком провернули дело и после этого чёрт понёс меня на занятия.
С опозданием ввалился в аудиторию и, доставая тетрадку, нечайно загремел бутылками. Видя, что все уставились в мою сторону, успокоил, что, мол, это всего-навсего проявитель. Но доктор наук Джилкибаев под хитрым предлогом выманил меня вместе с портфелем из аудитории, под руку подвёл к деканату, открыв дверь пропустил вперёд, а сам подлюжным образом слинял.
Там в это время шёл совет кафедры по укреплению дисциплины среди студентов, тут вваливаю гремя бутылками я. Все уставились и ждут. Я, не разглядев, что Джилкибаев смылся, тоже стою молчу. Декан не вытепел:
— Вот пожалуйста — полюбуйтесь! Чего, грит, пришёл?
Я, видя, что смотрят все как-то подозрительно, отвечаю:
— Не пил!
— Да мы, грит, уже видим, что не пил. Чего, грит, надо-то? — а сами носы воротят. Я им опять было про проявитель, но меня попёрли, чтоб не мешал.
А т.к. в общежитии всё общее, то мой сосед по комнате, выклянчив у меня бутылку проявителя, решил на ночь тоже развести фотографию. И как нарочно Джилкибаева в тот день назначили дежурить по общаге (тогда было такое поветрие для поддержания порядка). Вваливает он к нам — на столе опять бутылка. Джилкибаев начал усиленно отворачиваться и не смотреть в сторону стола, давая возможность незаметно припрятать её с глаз долой. Но т.к. никто ничего не убирал, а отворачивания слишком бросались в глаза, то ничего не подозревающий сосед его успокоил:
— Это, грит, Берик Магисович, — проявитель!
Магисыч понимающе кивнул, многозначительно сказал: — «Ну ну...» — и вышел.
А слово потом так и вошло в обиход: «сколько бутылок проявителя берём?» или: «ну вчера и напроявлялись»...
_________________________
Недопроявленный Соколов:
В общежитии участились пьянки и прочая фигня, поэтому для наведения порядка стали присылать к нам на дежурство попеременке кого-либо из профессорско-преподавательского состава.
Вечером бегу в общагу — недалеко от входа кто-то валяется. Пригляделся поближе — наш учёный-литературовед Кендыбаев. Поднял его, отряхнул от листьев, усадил на скамеечку у входа, подровнял, чтоб не заваливался на бок и спрашиваю:
— Дежурите, Файзулла Бурасович?
Тот с трудом сосредоточил на мне взгляд, а узнав, с укоризной сказал:
— Дежурю… На вас-то — никакой надёжи нет… Вот и приходится — дежурить...
_____________________________________
Заступивший на дежурство Васильев:
На втором курсе летом поехали в отдалённый район в экспедицию за фольклором. Провожающие просветили, что в посёлке, куда нас везут, сплошь одни турки, а они народ взрывной, так чтоб там сидели и носу никуда не высовывали. Под эти напутствия скомандовали отъезд, и я, уже довольно набравшийся от проводин, проштопал подальше от глаз преподов на заднее сиденье автобуса. А т.к. наши вредные девицы потесниться не желали, то в пику им выстелился во всю длину у них на коленях и тут же заснул. Девицы же от безделья, чтоб во время поездки чем-то занять руки, наплели на моей башке несметное количество тонких косичек (я в ту пору был небритый и лохматый).
Посёлок, куда нас привезли, видимо был не избалован гостями аж из главного университета республики, поэтому встречать нас в белых рубашках, костюмах и галстуках явились партийные, комсомольские и колхозные воротилы районного центра.
Подъехавший автобус дал круг по площади и остановился перед воротилами. Девицы наши тоже к этому времени не сплоховали — спихнули меня с колен и установили, уткнув лбом в дверь. Водитель надавил на кнопку, дверь открылась и я плашмя шмякнулся со своими косичками прямо в пыль перед воротилами. Затем, по словам очевидцев, подскочил на ноги (при этом весь фасад был покрыт густым слоем пыли) открыл глаза и поинтересовался, где тут можно умыться. Воротилы оторопело показали в сторону речки, и я урыл в указанном направлении.
При этом, шарохаясь по посёлку в поисках речки, угодил в лапы местных турков. Они, собравшись всей диаспорой, под микитки спровадили меня прямиком в местную фотостудию и там в несколько рядов рассевшись и встав на лавки, сфотографировались на фоне меня на память. А затем благополучно доставили до общежития, в котором всех нас расселили по приезду.
К утру следующего дня я прочухался, а вечером пришлось прятаться и не высовывать на улицу носа, т.к. началась самая натуральная ерунда. Оказывается я, видимо для раздутия собственного престижу, насвистал вчера туркам, что барышни у нас «не такие» и просто так к ним подъезжать нельзя. А надо подойти ко мне, я представлю их как лучших своих друзей, и тогда всё будет на мази.
Поэтому турки не стали откладывать это в долгий ящик и на следующий день в деревенском доме культуры назначили грандиозные танцы. А к вечеру нарядная по этому поводу толпа орала под балконом: «Володя! Володя!!!»
Наши же барышни из-за этого были сильно недовольны. Мы, говорят, выглядываем все такие красавицы-раскрасавицы, а на нас ноль внимания — всем подавай Митрофанова.
_____________________
На том самом балконе:
На курсе всех погнали на медосмотр. А так как на всех наскреблось лишь три особи мужского полу (я, Туркаев да Сорокоумов), то дамы решили пропустить нас вперёд.
В кабинете было велено «оголить торсы» и встать в нарисованные мелом кружочки. Крупногабаритная дама-врач злобно отдавала уже изрядно опостылевшие ей команды, две молодые практикантки наблюдали, а мы приседали, махали руками и т.п. — наверное вовсю старались произвести впечатление на юных барышень. И всё шло без сучка и задоринки, пока не прозвучала команда «спустить штаны до колен».
Тут наше бодрое «стриптиз-шоу» резко застопорилось. Все начали неловко переминаться и коситься друг на друга.
— Ну живее, живее! — с нетерпеливым раздражением подгоняла дама.
Мы мялись, делали какие-то невнятные движения, но дело с места не трогалось.
— Долго вас ещё ждать! — рявкнула дама, и я, решив, что раз надо — то сколько ни тяни, а никуда от этого не денешься, с отчаянием рванул штаны вниз.
С минуту длилось молчаливое лицезрение, после чего дама со злом припечатала:
— Я сказала штаны, а не трусы!!!
Оба моих собрата по полу упали и корчились от смеха в нарисованных кружочках, практикантки сковырнулись со своих стульев, лишь непробиваемая дама-врач злобно играла желваками. Но от всеобщего, переходящего в истерический, смеха и она в конце концов взорвалась громовым хохотом.
Выходили на полусогнутых и на вопрос ожидавших в коридоре поликлиники сокурсниц «что вы там за ржач устроили?» Бекбол Туркаев пояснил, что, мол, это Митрофанов в скучную и рутинную процедуру медосмотра решил внести свежую струю...
________________________
Туркаев во всей красе:
