В начале каждого учебного года спрашивал у новых своих соседей по общежитию — есть ли среди них такие, кто сочиняет стихи. Выяснялось — что все. Тогда я злобно заявлял, чтоб мне свои стихи ни под каким предлогом не читали!
       И на то были причины. Потому что эти поэты задрали донельзя. Все стихоплёты общаги почему-то местом своего сборища выбирали нашу комнату. Накупив трёхкопеечных книжечек (в ту пору было такое миниатюрное приложение к журналу «Огонёк», в котором печатали поэтические упражнения новых авторов), сначала бурно обсуждали прочитанное там. Потом переходили к своим творениям с извечными фразами про «раскрытие образа», «только вот тебе надо найти себя» и т.п. Когда накал страстей начинал спадать, обычно обращали внимание на тихо сидящего в углу меня и интересовались — не увлекаюсь ли и я поэзией. Безапелляционный ответ, что никогда я этим глупым делом не занимался, их вдохновлял и они с утроенной энергией начинали внушать, что это даже и лучше, и что от меня они наконец сейчас услышат самое что ни на есть беспристрастное суждение. И начиналась пытка стихами. А т.к. правду поэтам говорить ни в коем разе нельзя, а складно врать у меня не выходило, то ни к чему хорошему это не приводило.
       Ну это ладно, пять лет как-нибудь можно было вытерпеть. Устроился на работу — начальником попался именитый поэт, зачисленный за это в союз писателей. Тот имел обыкновение заносить в кабинет стопку отпечатанных листов со своей новой поэмой, класть эту стопку передо мной на столе и скромно удаляться. А через полчаса как бы невзначай появляться на пороге и спрашивать — ну как?
       Ну как — приходилось по-всякому выкручиваться. Что, мол, из типографии позвонили, жаловались, что набора нет, простаивают, пришлось срочно с курьером отправлять поэму в набор. Даже не удалось прочесть. Ну и т.д.
       Закадычный приятель на этой почве затаил на меня обиду. Столько лет общались душа в душу, за каким-то чёртом вдруг достаёт и читает мне — что он там нарифмовал. Ну и после этого промеж нами пробежала чёрная кошка.
       На этом бы угомониться — и так всё ясно, но приведу ещё один пример.
       В городе какая-то немецкая фирма затеяла на набережной фестиваль пива. Мне там делать было нечего, но понесло на набережную. Там толкучка, никого знакомого и порыл назад.
       Тут какая-то красавица на скамеечке говорит:
       — Здра-а-авствуйте!
       Повертел головой — точно мне. Интересуюсь — где мог её видеть.
       — У Лёши Новикова, — грит.
       А Новиков занимался фотографией с уклоном в, как он его называл, «ню». А проще — снимал всех только голышом. У него вся студия этими картинками была увешана. Но меня они не впечатляли. Пока не увидел снимки со сногзашибительной барышней, из одежды на которой были высокие ботфорты, широкий ремень с пряхой и сомбреро. Новиков, правда, сознался, что его заслуги тут нет — она работает профессиональной танцовщицей и моделью.
       Так вот — эта модель на скамеечке и сидела. Я её в одетом виде не видел, только на картинках, поэтому сразу и не признал. А Новиков, догадываюсь, насвистал про мои восторги, вот она и поздоровалась как со старым знакомым.
       Что-то у меня как-то не в ту сторону рассказ отклонился. Ну ладно, я потом выверну на поэзию.
       А дело было в 90-е, тогда многие оказались без зарплат, работы и т.д. И модель (даже имени не помню) тоже была в это время не при делах. И по этому поводу, как выяснилось, пришла на праздник и насобирала две неподъёмные сумки пустых бутылок. Чтоб потом сдать их и заработать таким образом на пропитание.
       С одной стороны — не могу же я бросить красавицу с сумками, с другой — стыдоба, что вдруг кто-нибудь из знакомых подумает, что бутылки по берегу собираю. Поэтому предложил бросить эти чёртовы бутылки, а я в трёхкратном размере возмещу. Но модель оказалась гордая и с достоинством. Не нужны, грит, мне подачки — как-нибудь сама справлюсь.
      Допёр в итоге я эти сумки ей до дома, но там поджидало худшее. Слово за слово, модель предложила чаю, достала толстенную тетрадь и стала развлекать меня выразительным чтением своих виршей. Я скис. Она заметила это и поинтересовалась — не нравится? Я начал мямлить, что мне больше нравятся весёлые. Не беда, грит, у меня и весёлых много. Перелистнула страничку и стала читать дальше, громко ухохатываясь над каждой строкой. Я ещё больше скис — особенно от слова «много». И при первой попавшейся паузе наспех и невпопад ляпнул, что будто бы совсем забыл — мне надо срочно непонятно куда бежать.
       Барышня конечно же ужасно обиделась и в сердцах высказала, что если не нравится — так и скажи, а нечего всякую околесицу выдумывать.
       А дело в том, что перед этим я недоумевал — как у такой раскрасавицы нет обеспечивающего её кавалера, чтоб ей не приходилось собирать бутылки. На что она отвечала, что кавалеры боятся умных девушек и быстро сбегают от неё. Вот и я в её глазах пополнил список глупых особей мужского пола.
       Что-то не про это совсем хотел, ну да ладно...